Синее небо впереди. Только небо.
Две короткокрылые серебристые стрелы несутся вверх. Круто задрав носы, они набирают высоту. Ровный гул двигателя и синее небо.
Еще несколько минут назад Леонид и Сергей лежали в тени у аэродромной будки, ожидая, пока будут подготовлены их самолеты. Они испытатели, и каждый полет — это работа. А перед работой хотелось отвлечься...
Авиация давно знакома с причинами неустойчивости и неуправляемости самолета на дозвуковых скоростях. Но с выходом летательных аппаратов «за звук» и в стратосферу возникали необъяснимые явления. Было несколько случаев, когда реактивный самолет вдруг отказывался слушаться пилота и начинал кувыркаться через крыло и через голову одновременно. Такое «самовольство» порой кончалось трагически — реактивный самолет или разваливался в воздухе или беспорядочно падал до земли. Летчик не всегда успевал катапультироваться.
Что это за явление? Отчего оно происходит и как его предотвратить — никто не знал.
Когда что-нибудь случается, перед летчиком-испытателем ставится задача— выяснить физическую сущность явления, определить, на каких режимах и в кеком положении реактивный самолет выходит из повиновения пилота, найти способ укрощения «строптивого». Вот тут-то и начинается работа.
Сегодня Леонид летит на это «кувыркание». Он уже сделал несколько полетов-прикидок. «Щупал», проверял, как ведет себя реактивный самолет на различных скоростях при различных положениях рулей.
И вот выполняется как бы зачетный полет. Полет, в котором этот «зверь» будет потроган за «хвост». Конечно,
теоретически все предусмотрено для того, чтобы сразу пресечь попытки самолета «кувыркаться». Но если бы имелась возможность все рассчитать на земле, знать заранее, как поведет себя машина, не было бы профессии летчика-испытателя.
Двигатель монотонно гудит. Все стрелки замерли. Лишь высотомер отсчитывает сотни и тысячи метров. Небо становится темно-синим. Леонид еще раз проверил показания приборов, глянул вниз на землю. «Скоро разворот. Разгон».
Реактивный самолет Сергея справа, как привязанный. Сергей сопровождает его и будет производить киносъемку при выполнении заданного режима полета.
Они летят уже в стратосфере, но чтобы забраться еще выше на ту высоту, где будет проводиться испытание, надо разогнаться, а потом, как камню, брошенному из пращи, ринуться вверх.
Леонид нажимает рычаг форсажа. В наушниках затрещало. Это автоматика создает помехи. Загорелась сигнальная лампочка, но еще не было того толчка, по которому летчик особым чувством, без всяких приборов определяет, что произошел мгновенный прирост тяги и форсаж включился.Реактивный самолет немного просел и стремительно понесся вперед, сохраняя заданную высоту. Стрелка прибора скорости подошла к отметке скорости звука, на какой-то миг замерла, потом дернулась и уверенно поползла дальше. Реактивный самолет прошел звуковой барьер. Летчику это не принесло новых ощущений, только приборы сигнализируют о значительном приросте скорости.
На тихоходном поршневом самолете или планере скорость полета можно определить по свисту ветра, по давлению на рули управления, которое испытывает пилот. А здесь нагрузку на рули воспринимает гидравлическая машина-усилитель, увеличивающая силу человеческих мышц в сотни раз. Эта машина (а вернее специальная система) помогает летчику управлять реактивным самолетом. Свиста же ветра и встречного воздуха в плотно закрытой герметичной кабине не слышно. Вот и получается, что всеми чувствами, всеми ощущениями командуют маленькие стрелочки приборов. То, что на земле романтично, загадочно, даже фантастично, здесь — проза.
Скорость подходит к заданной. Самолет летит почти в два раза быстрее звука. Теперь — ручку на себя. Высотомер снова отсчитывает километры.
Леонид посмотрел направо: Сергей рядом. Молодец! И, словно прочитав его мысли, наушники голосом друга сказали:
— Порядок. Отойду на заданную дистанцию.
«Пока он отходит, надо посмотреть вверх. Реактивный самолет несет меня хорошо. Сердце-двигатель гудит без перебоев, а крылья надежно расправлены».
Облаков нет. Кругом ослепительная синь неба. У горизонта, тем, где кончается земля, небо белесо-бледное; чуть выше — голубизна начинает пробиваться сильнее; еще выше — переходит в синь, а совсем вверху, в зените — в темно-фиолетовый, почти черный цвет.
Вот и достигнута двадцатикилометровая высота, на которой должен выполняться эксперимент. Пора! Леонидом овладевает такое чувство, какое испытывает мальчишка, поддразниваемый сверстниками, бросаясь первый раз вниз головой в воду с высокого берега, страшно ему, очень страшно бывает в первый раз. Привыкнешь потом — говорят некоторые. Нет! Привыкнуть к неизвестному невозможно. Каждый раз надо делать над собой усилие, чтобы ринуться вниз головой в воду в незнакомом месте, и тем более заставить реактивный самолет делать такое, которое и не знаешь чем может кончиться.
Очень сильно и искренне надо любить свое дело, твердо верить, что все это необходимо еще кому-то, кроме тебя.
Есть в тебе эта любовь, этот долг перед людьми, тебя окружающими, — тогда ты сильный и смелый, нет, — на нет и суда нет: бросай это все и займись любым другим делом, но не лезь в реактивный самолет. Абсолютно смелых летчиков, наверное, нет. Есть просто сильные духом. В каждом полете они побеждают самих себя, побеждают машину и обстоятельства, вырастающие иногда в такие ситуации, которые трудно, а подчас и невозможно представить на земле, ситуации, из которых есть один единственный выход, только один — верный, а времени на решение — считанные секунды.
«Пора... В носу что-то щекочет. И капелька, противная маленькая капелька пота на носу; ее никак не достанешь — мешает гермошлем». Леня пытается сдуть ее — не получается. Мотнул головой— упала. Взгляд на приборы: все нормально.
— 321-й, приготовились.
— Готов.
Теперь не существует самолета, не существует летчика: есть одно — человек с крыльями. И где-то рядом притаился зверь, которого вот-вот коснешься.
— Начали, — зазвучал в наушниках голос Леонида. Затаив дыхание, он поставил рычаги управления в заданное положение. Реактивный самолет плавно, задрав нос кверху, начал валиться на крыло и закружился волчком. Волнение, напряженность, бывшие только что, прошли— теперь работа, только работа.
Уже не видно стыка земли с небом. Да и небо, только что плавно переходящее из бледно-голубого в темно-фиолетовое, закрутилось и стало серо-синего цвета. Небо — земля, небо — земля, небо — земля, светлое — темное, светлое— темное: светлое — небо, темное — земля. Вращение все быстрее. Теперь ни светлого, ни темного — все слилось и стало серым.
Слух улавливает гул двигателя, а с помощью какого-то шестого или седьмого чувства отсчитываются витки. Р-а-ааз, ра-аз, раз... Еще немного... Рука и ноги сами хотят прекратить это бешеное вращение, но... еще рано.
Машину вдруг резко бросило и понесло куда-то в сторону. Моментально сила тяжести увеличилась в несколько раз. Тело вдавило в сиденье, голову в плечи, мотнув ее, точно маятник. «Стоп! Рули на вывод». Но самолет продолжает вращаться, опуская нос. Сила тяжести пропала, и Леонида оторвало от сиденья, больно стукнув головой о фонарь.
Кровь прилила к голове. Казалось, что глаза вот-вот лопнут. Поплыли красные круги и зазвенело в ушах, а во рту появился вкус железа. Леонид резко поставил рули в другое положение.
Реактивный самолет сильно тряхнуло,
что-то хлопнуло и наступила тишина.
«Двигатель остановился, ничего — попозже запущу, а вот почему приборов не вижу; ведь перегрузки уже нет?..» Перед глазами стоял красно-серый туман и плыли блестящие круги. Тем же шестым чувством Леонид определил, что вращение прекратилось.
«Рули стоят нейтрально... Но что делает реактивный самолет: падает вниз, теряя высоту, или лезет вверх, уменьшая скорость? Пора бы видеть приборы... Черт... Что-то не так. Обычно после перегрузки темнота в глазах быстро проходит». И Леонид пытается потереть глаза рукой, забыв о гермошлеме. И тут же сквозь звон в ушах он услышал:
— Леня, Леня! Что случилось? Почему снижаешься? — в тишине голос прозвучал особенно громко и четко.
— Я не вижу,.. — после паузы раздалось в эфире.
— Ручку на себя, я рядом с тобой. — Леонид потянул ручку. Снова навалилась тяжесть.
— Правильно, Леня. Теперь хватит — идешь в горизонте.
«Это хрипловатый голос Сергея. Он же сопровождает меня, наблюдает за мной». — Сразу стало спокойнее.
— Хватит, хватит тянуть! — Но уже поздно, реактивный самолет, задрав нос кверху, срывается в штопор.
— Леня, ты штопоришь. Выводи!
— Но... ведь я не вижу...
— Слушай меня, слушай... Давай рули на вывод из левого штопора.
«Из левого? Значит: правая нога и ручка от себя и... нейтрально».
Самолет быстро вращался по сильно вытянутой спиральной траектории, все приближаясь и приближаясь к земле. Теряются спасительные метры высоты. Но вот реактивный самолет качнулся и как-то боком пошел к земле.
— Молодец! Держи рули нейтрально. Штопор прекратился... Ну, как глаза?
— Красный туман...
— Убери левый крен... достаточно. Как у тебя двигатель?
— Остановился.
— Высота еще есть, попробуй запустить.
«Да, попробуй. А впрочем... Вот когда пригодились тренировки с закрытыми глазами на земле. Молодец инженер! Здорово гонял. Так... Сектор газа. Кнопка... Вот она!» Все волнение улеглось. Раздумывать и волноваться больше некогда. Надо действовать. Работающий двигатель — это жизнь.
Леонид нажал кнопку. В наушниках усилился треск помех от автоматики. Он немного подождал и двигатель зашумел.
— Работает, черт возьми!
— Не возьму, — прогудел басом Сергей. Леонид сначала не понял:
— Что не возьму?
— Тебя. Ты еще людям нужен.
«Ах, Сережка, как он всегда вовремя
умеет пошутить». Сразу появилась уверенность и четкость в действиях.
— Какое положение самолета?
— Хорошо, Леня, хорошо. Немного уменьши снижение. Идем к аэродрому. Как глаза?
Самолет действительно летел нормально. Если смотреть со стороны, то и не подумаешь, что им управляет ничего не видящий человек. Он летел без колебаний, без кренов. Слегка взяв на себя ручку управления, Леня уменьшил снижение. Он управлял реактивным самолетом сейчас, как канатоходец своим телом, идя с завязанными глазами по канату. Вместе с тем он прилагал все усилия к тому, чтобы видеть.
«Видеть, видеть! Я должен видеть. Смотри... смотри же!..» И вдруг сквозь пелену проступило очертание одного прибора, другого. «Что это? Галлюцинация?.. Или на самом деле вижу?» Леонид смотрел и боялся поверить, боялся ошибиться.
— Видишь что-нибудь? — не вытерпел вновь Сергей.
— Кажется... вижу. Но все в тумане. «Так вижу или нет? Ну что ж я? Ну...»—
и он отклонил ручку управления вправо. Авиагоризонт на приборной доске тотчас повторил тоже. Затем влево — и силует авиагоризонта немедленно отозвался.
— Вижу! Вижу авиагоризонт! — раздался радостный голос в эфире.—Но все как в тумане... — с грустью закончил он.
— Отлично, 320-й, — Сергей уже перешел на официальный закодированный язык, — доверни вправо градусов на тридцать. Хватит. Так и пойдем. Ты меня видишь? Посмотри направо.
Леня повернул голову вправо, не увидел ничего, лишь какое-то темное пятно висело рядом на фоне красно-серой пелены.
— Ты впереди?
— Да. Справа впереди.
— Вижу лишь пятно... Все очень расплывчато.
— Норма. До «точки» рукой подать. Когда летишь с такой скоростью, это
действительно «рукой подать»: каких-то 30—40 км. Но если бы пришлось идти пешком, дня было бы мало. И вдруг раздался новый голос в наушниках.
— 320-й, как видите сейчас? — это заговорила наземная командная станция.
— Я 320-й, вижу только приборы, но все расплывчато, как в тумане.
— 321-й, сколько горючего?
— Минут на десять, — ответил Сергей.
— 321-й, разворачивайте 320 в зону покидания.
«Зачем в зону покидания? Зачем?..»
И словно в ответ на мысли Леонида земля передала:
— 320-й, старший приказал Вам покинуть самолет. В этот район вылетает спасательный вертолет.
«Прыгать! Нет!» Вновь бешено застучало сердце. «Как же я покину свои крылья. Ведь они же несут меня. Двигатель работает: Машина не подкачала. Это я. Я — слабый человек...» Как жалел Леонид сейчас, что человек сотворен из слабой плоти, а не из стали. Что вот самолет выдержал, не сломался, а его глаза ничего не видят.
— Сергей, Сережа! Не отворачивав веди к аэродрому, — закричал он, словно боясь, что его не услышат.
— 320-й, — проговорил рядом совсем осипший голос друга, — надо прыгать.
Не сядешь!—Столько боли и волнения было в этом голосе.
— Веди на аэродром. Самолет не покину, — тихо, но отчетливо и твердо сказал Леонид. Он вновь и вновь всматривался в приборы и подворачивал самолет точно на радиомаяк.
— Земля! Я— 320-й. Разрешите садиться. — После длинной паузы наушники ответили:
— Хорошо. Садитесь. Но лучше бы...
Что лучше, Леонид уже не слушал. Снова стало спокойно. Мысль работала быстро и четко. Едва поспевали за ней руки. «Выпустить шасси; выпустить закрылки; прибрать обороты двигателя».
— Сергей, где ты? Подойди ближе. Заводи на полосу.
Слева вынырнуло и повисло серое пятно реактивного самолета.
— Я рядом., Слева.
— Вижу тебя, вижу!
Два самолета, точно связанные невидимыми нитями, неслись к земле. А они и были связаны нитями дружбы, узами товарищесва. Их связало небо. Вот они плавно подошли к бетонной полосе, казавшейся на земле огромной широкой дорогой, а с воздуха маленькой серенькой черточкой. Полоса ближе, ближе... Все, кто наблюдал с земли, затаили дыхание. Казалось, даже замолкли птицы и кузнечики.
— Уменьшай угол... Еще подбери. Задержи. Хорошо. Земля все ближе.
Под колесами появились синие дымки и мгновенно рассеялись, это горела резина покрышек от касания бетона на большой скорости. За хвостом реактивного самолета вспыхнуло белое облачко тормозного парашюта.
Пройдя над самой полосой, Сергей развернулся и зашел на посадку. В другом конце аэродрома он увидел реактивный самолет Леонида. Подрулил к нему и остановился. Леня уже вылез из кабины и, расшнуровав гермошлем, стаскивал его с головы. Сергей кинулся к нему. Крепко, по-мужски стиснув друг друга, они поцеловались. Не разнимая рук, они немного отстранились, и Сергей увидел то, чего еще никто не видел, о чем не знал еще и Леня: с шапки черных волос на лоб свисала белая прядь. А глаза... Глаза были темно-бордовыми в тех местах, где у всех людей они белые.
Через два месяца небо прочерчивали две серебристые стрелы. Это друзья вновь летели за черту неизвестного.
Метки: Реактивный самолет
|
